Российский премьер любит раз в полгода встречаться с “творческой интеллигенцией”. А поскольку последняя такая встреча не обошлась без скандала (имею в виду резонансное выступление Юрия Шевчука), теперь приглашенных “фильтруют” тщательнее.
Поэтому к обществу Табакова, Бондарчука и Меньшова, которых допустили до Путина, не смог приобщиться легендарный Джигарханян. Сначала актера официально пригласили, и потом выяснилось, что его имени нет в списках. Видимо, кто-то испугался, что Армен Борисович, как человек вспыльчивый и прямолинейная, может сказать что-то не то…
“Два дня меня терроризировали”
— Что за скандал произошел вокруг встречи Путина с “творческой интеллигенцией”? Говорят, вас на нее не допустили…
— Да, не допустили. Встреча должна быть не в Москве, а на выезде — в Пензе. В указанный день я приезжаю в аэропорт, а мне говорят: “Вас нет в списках!” Мол, подождите немного, сейчас придет другой начальник, он выяснит этот вопрос. Я просидел в машине час, а потом не выдержал и говорю: “Я редко на кого обижаюсь, но можно я один раз обижусь?” Сел в машину и поехал себе домой.
— Возможно, они испугались, что вы поставите премьер-министру неудобные вопросы на той встрече, и передумали?
— Тогда с самого начала надо было думать. Они меня два дня терроризировали. Я вам серьезно говорю! Звонили каждые полчаса, согласовывая различные детали: когда надо быть в аэропорту, когда планируется вылет, когда возвращаемся… Ладно, договорились! Я думал, что меня на руках понесут (улыбается), а, оказывается, даже в списки не внесли. Уважали бы хотя мой возраст. Мне ведь уже 75!
— Чувствуете тяжесть этих двух цифр?
— Ой, это очень серьезный возраст. Очень! Кроме того, что аккумулятор садится, еще и шарниры не сходятся, не крутятся, издают странные звуки и т.д. Раньше я думал: а-а-а, ноги болят, ничего страшного — можно немного помасувати, и все пройдет — встал и побежал дальше. А теперь — нет.
— Когда вы появляетесь на публике, вас часто поддерживает кто-то под руку. Видно, что вам трудно ходить по лестнице…
— Говорю же, возраст… Когда стареешь, самое трудное — это физиология. Иногда смотрю в зеркало и вижу, сколько появилось новых морщин на лице. То же самое происходит и внутри организма. О многих вещах я даже не подозревал раньше. Если бы не врачи. Среди них — немало моих друзей, и они приучает меня к мысли, что человек — смертен.
Нет, открытым текстом этого не говорят, но постепенно так готовят. У вас там — то, а там — то. (Вздыхает). Однако не подумайте, что я жалуюсь. Нет! Мое здоровье — это личные проблемы. И надо не плакать, не жаловаться, не сетовать, а просто объективно все осознавать. И знать — вот 150 метров я еще осилю, а 160 — уже нет.
— В последнее время не стало многих ваших коллег: Гурченко, Козакова, Лазарева…
— Знаете, я перестал любить ходить на кладбище. Хотя слово “любить” не совсем здесь уместно. Скажу честно: боюсь похорон. Надо прощаться с человеком, надо что-то говорить. А у меня язык не поворачивается, я еще не попрощался с ней, не осознал, что ее нет… Поэтому, считаю, когда человек уходит, лучше просто постоять и помолчать.
А Гурченко я очень любил, она была удивительно хороший человек. Мы даже не осознаем до конца насколько! Всего за несколько месяцев до ее смерти президент награждал нас в Кремле орденами — по случаю 75-летия. Мы сидели с Люсей рядом, шутили (“давай поменяемся орденами”) и т.д. А теперь вот ее нет. (После паузы). Знаете, я в последнее время очень обостренно стал воспринимать смерть…
“Каждый из нас считает себя львом”
— Ваш театр существует уже 15 лет. За что вы себя так наказали, взвалив на плечи эту ношу?
— Все очень просто: во мне проснулось чувство отца и деда. Говорю вам искренне. В один момент я понял, что хочу, точнее, должен кому-то передать то, что накопилось внутри. Вы мне скажете: “Ты — актер, выходил на сцену и играл”. И мне хотелось чего-то большего.
— Но ведь дети в отношении к родителям очень часто бывают неблагодарны…
— Ну-у-у, да. (В театре Джигарханяна из первого состава сейчас осталось только двое артистов. — Авт.). Однако у меня нет никаких иллюзий. Скажу больше — возможно, это закон природы. Понимаешь?
В последнее время я много думаю о законах природы. Например, кто может мне объяснить: зачем на свет появились лев, тигр — большие и благородные животные, и одновременно — шакалы? Кто-то может сказать: “А, шакалы — это ошметки”. Почему? Они тоже живут в этом мире. Я вот недавно видел фильм об этих животных. Вы не поверите, так интересно! Они также любят друг друга…
Конечно, каждый из нас считает себя львом. Я тоже о себе хорошего мнения. (Улыбается). И жизнь меня постоянно за нос приводит и говорит: “Дед, уймись. В тебе есть и шакал и лев. Это все — в тебе!” То есть в каждом из нас (если говорить шире) — и Бог, и дьявол…
К тому же наша профессия очень специфическая. Возможно, единственная в мире, где мужчина и женщина — едва ли не то же самое. Это действительно так. Серьезно! На сцене я ровно настолько мужчина, насколько и женщина. Как это работает: сверху вниз или снизу вверх — черт его знает. Потому что это все очень… Одно слово, здесь опять срабатывает биология.
— Одна из последних премьер в вашем театре — “Ромео и Джульетта”. Вы довольны результатом?
— Вопрос сложный. Ставить Шекспира — гениального и невероятного — это всегда непросто… И хотя он написал “Ромео и Джульетту” более 400 лет назад, это все до сих пор актуально. Потому что Шекспир в одном ряду не соврал и ничего не придумал. Он пишет о любви, которая сначала была счастьем, а потом стала несчастьем. И как это бывает, мы знаем из личного опыта… Я прожил большую жизнь — не боюсь еще раз повторить, но лучшего о любви ничего не читал.
Советую вам при случае еще раз перечитать “Ромео и Джульетту”. Я сам думал, что неплохо знаю пьесу от начала до конца. Ведь в молодости и в Ереване ее играл, и потом, через много лет — в Москве записывал на радио (озвучивал отца Джульетты или Ромео — уже и не помню). А теперь, когда готовили спектакль, я заново открыл этого автора. Поэтому советую: прочитайте еще раз, какими словами Шекспир написал о любви. Казалось бы, что он там такого сказал: любовь это — ля-ля-ля, давай поцелуемся… Вот и нет! В зрелом возрасте ты начинаешь по-новому многие вещи открывать. Они не кажутся такими однопластовими, как в молодые годы.
Кстати, у меня так же было когда-то и с “Дон Кихотом”. Перед съемками фильма я в очередной раз взял в руки Сервантеса — и появилось ощущение, что первый раз читаю этот роман… И это не “Дон Кихот” изменился — текст остался тот же, это мы с вами змінюємось. И этот процесс довольно часто бывает странный, интересный и невероятный.
“Очень люблю Аду Роговцеву”
— Сегодня артисты любой ценой пытаются получить популярность. Кто просто поет или танцует, а кто валяется в болоте в экстрим-шоу… Как вы к этому относитесь?
— Могу сказать так: каждый зарабатывает как умеет. Лично я стараюсь по пять рублей штаны не снимать. А другие вынуждены это делать. Поэтому не берусь кого-то судить. Кроме того, довольно часто те люди, которые мелькают сегодня на телеэкранах во всевозможных шоу, в жизни талантливее и достойнее, чем нам их подают. В любом случае, зрители смеются, радуются, а не хотят — переключают на другой канал.
— В одном из недавних интервью Ада Роговцева рассказывала, как вы снимались вместе в телесериале. Было ужасно холодно — 30 градусов. И вы в пять утра, где-то в подъезде, задубівши от холода, грелись у батареи. Она до сих пор вспоминает вашу фразу: “Ну что, мать, о такой старости ты мечтала?”
— (Долго смеется). Было такое. Я очень люблю Аду, она актриса очень высокого класса. Некоторые наши коллеги думают, приступая к делу: “А какой будет “навар”?” А вот Ада из тех артистов, которые не думают о “навар”. Они просто честно работают — и все.
— Шутки часто спасают вас в разных ситуациях? Как на тех съемках…
— Только шутки и спасают. Лучше, конечно, чтобы были нормальные условия, но когда нет, как у голливудских актеров, вагончика, то ничего страшного — идем греться в подъезд. (Смеется). Все равно мы любим свою профессию, она — наша жизнь. Как бы это громко не звучало.
— Армене Борисович, когда вас часто можно было увидеть с сигаретой. Давно бросили?
— Десять лет назад. На день рождения мне подарили специальный пластырь. Я его наклеил на руку — и все. С тех пор не курю. Или уговорил себя, то ли поверил, но сработало. Да и внуки теперь хвалят: “У тебя сильная воля”. Честно скажу — не знаю. (Смеется).
